Слово-то какое гадкое
– целомудренна. Уже одно Ц вызывает идиосинкразию, будто пальцем
едешь по стеклу. Зато какая гармония между словом и явлением. Целая
да мудрёная. Противно то и другое. Мудреное не люблю, улавливаю
занудство, а не мудрость. Какая мудрость в целомудренности, я вас
прошу, одна досада и униженность. Лежала булка на прилавке, была
тепленькой и свеженькой. А через три дня, когда все ее товарки были
давно распроданы и съедены, осталась одна - засохшая, невкусная и
целомудренная. Даже шамкающий старик, привыкший есть в примочку, не
пожелает ее. Да и она – его.
Все, милая, твой женский век кончился. Признай это как
неизбежность. И возьми эту вынужденную, навязанную равнодушием
мужчин ц-целомудренность на вооружение, поменяй полюса и сделай из
нее достоинство. Добродетель. Вот еще одно гнусное слово –
добродетель. Бессмысленное, вводящее в заблуждение. Делать добро и
добродетель - это совсем разные вещи. Делать добро надо, тут и
разговора нет. А добродетель - что-то такое скучное, оскомное,
серое и тощее. Тьфу, одним словом.
Хватит вступления, займемся сюжетом, пока читатель не сбежал. Он
привык к сюжету: экшену, трупам и сексу. Ха-ха, вынуждена,
подчиняясь идиотской врожденной честности, сразу разочаровать – не
дойдет до секса, народ. Так что, можете сразу закрывать файл. Хотя,
я вас и не обманывала – уже все сказала названием. Как я удачно
назвала свой первый и последний в жизни рассказ! Мододец, могу,
когда захочу.
Судьбе, в лице гроздного немецкого государства, было угодно забрить
меня на общественные работы. Пришлось подчиниться, хотя работать
меня совсем не тянет. С годами проявилась наследственная,
неизлечимая национальная болезнь – тяжкая обломовщина. Но
бюрократическому механизму такие заморочки не интересны. Поэтому
пришлось настроить себя на позитивный лад и поискать в грядущем
состоянии какой-нибудь позитивчик.
Позитивчик номер один: деньги. Ну ладно, деньги, так деньги. Хотя,
они меня очень мало занимают и слабо мотивируют. В люди буду
выходить. Ой, ради бога. Начерта они мне сдались, эти люди. Что я,
людей не видела? Коробка передач твоей жизни переключится на, жизнь
ускорится, картинка за окном другая замелькает. Ну ладно. Это,
пожалуй, аргумент. Хотя бы режим дня появится. Ладно, согласна,
будем работать.
Бог меня любит, есть в моей жизни такое упрямое убеждение.
Неграмотный в божеском плане народ понимает под ним Иисуса по
фамилии Христос. Видно он, как Демис Руссос, тоже греком был. И
точно хиппи - лохматый такой, в холщевом прикиде. И он меня любит.
Вот эта настоящая любовь – знает ведь, что я некрещенный неверующий
атеист, и все равно любит. Вот такая я неотразимая. Ну и я его
люблю, он добрый был. А это для меня все. Есть во мне такая глупая
слабость – к доброте.
Бог-судьба-жизнь-природа-рок, назовем это всеми подходящими
словами, помог мне в тяжкий час неотвратности работы: я попала в
весьма халявное заведение. Не смейтесь, не надо. Я тоже не смеюсь,
лишь ухмыляюсь в женский ус: я, иностранка, коряво говорящая на
немецкой мове, должна было преподавать именно ее немецкой молодежи.
Ребятам 17-22 лет, по разным причинам бросившим школу и сейчас
болтающимся в жизни, как понятно что в проруби.
Своего шефа я знала по старой жизни. Колоритная фигура. Скажу
сразу: я обожаю таких, это мой контингент: маленький толстенький
мужчинка с трогательной, четко обрисованной лысинкой католического
монаха. Он отвечал моему вкусу на все 200 процентов, ибо в
довершение счастья был чилийцем и голубым. Мы мило, как старые
друзья, посюсюкали на интервью. Для приличия я изобразила легкое
сомнение, воспримут ли меня немцы в качестве учительницы немецкого
языка, на что он тоном опытным социального работника заверил меня:
самое главное - выказывать этим несчастным уважение. Ну, за этим не
станет, успокоилась я. Между нами царило такое единство мнений,
такое благолепие, что он, ха-ха, позволил мне уходить домой после
окончания занятий и не высиживать полный рабочий день. Чего и
требовалось добиться! Ура! Большего мне и не надо! С такой
индульгенцией в кармане можно было жить и припевать дальше.
Первым делом я притащила из библиотеки сумы с учебниками и
литературой. А выходные потратила на жесткие разобрки с немецкой
грамматикой и правописанием. Надо было выучить новые правила,
введенные по реформе языка. О них я, конечно же, ничего не слыхала.
Но, как говорится в старом анекдоте: когда сдавать китайский? Ага,
через два дня? - успею. Так и вышло. Спасибо, двузначное IQ меня не
подвело. Говорю же - бог меня любит, вот и IQ в голову вставил на
всякий пожарный. И потом, преподавать я люблю. Умею я понятно
объяснить. Еще в школке умела, будучи не училкой, а ученицей. Могу
и люблю просто о сложном. Зато не люблю, когда о простом – сложно.
Зачем, бог ты мой, зачем???
Мой первый ученик - мое боевое крещение - остался мною доволен.
Узнал много нового (того, чего я сама еще вчера не знала) и
поразился тому, что к нему со всей душой, внимательно и терпеливо.
С тем самым УВАЖЕНИЕМ. Ну, еще с нежностью - но это уже
персональная отсебятина, натура пробилась. Ха. "All you need is
love" - все, что нам нужно, это любовь. Правильно Джон, Ринго,
Джорж и Пол. Только это, и ничего другого. Скажу сразу, со всеми
учениками у меня сложилось, и работа мне нравилась.
А вот с коллегами получилось не со всеми. Вернее, с одной не вышло.
Но тяжкая, страшная вина за это лежала на ней, на нашей могучей и
ужасной Марине, самой важной и гроздной секретаршей в мире. На
стерве, презирающей всех, кто стоит ниже нее по одной ей понятной
иерархии. Этим быдлом оказались ученики и мы, внештатные работники.
Быдло отвечало ей тем же. Зато к вышестояшим Марина была сама
доброта и кротость. А выше нее стояли только двое: голубой шеф и
главный социальный работник Михаэль. Тип еще тот: растрепанное
создание с блеском служения обездоленным в уставших глазах.
Воплощение, квинтэссенция социального работника-идеалиста.
Я наслаждалась комфортной жизнью: приходила на пару часов, давала
уроки и, довольная, в обед упархивала домой. Если же ученик по
разным причинам – лень вставать, "заболел", хорошая погода – не
появлялся на урок, то я уходила, подождав для приличия
академические полчаса.
Вам уже понятно, как меня за это возненавидели те, которые
высиживали в безделии весь рабочий день? А безделие имело место
быть. Огромное, прекрасно оборудованное помещение пустовало и гулко
зевало в ответ на подавляемые зевки забритых на социальные работы
внештатных сотрудников. Люди на работу были наняты, а самой работы
объективно не было. Отсюда обожествление нашей спасительницы –
бумажки. И как следствие - мертвая, доведенная до религиозного
исступления работа именно с ней, вместо живой - с людьми. А
молодежь, наши клиенты, мечтали лишь об одном: чтобы их
оставили в покое и дали пожить так, как хотят они, а не
бюрократическое государство. Хоть в тот момент я являлась его
невольным винтиком, душой я была на стороне ребят.
Вы наверное уже отчаялись услышать от меня историю о любви.
Вступление вышло длинным, на всю любовь останется пара страничек.
Ну ладно. Логически и по времени я до нее уже почти дошла.
У меня был свой кабинет. Поэтому с остальным народом я не
пересекалась. А текучесть кадров была большая: лица мелькали перед
глазами, как виды из окна машины на скоростном шоссе. Узнав из
кратчайшего, процеженного сквозь зубы заявления стервы-секретарши,
что мне надо согласовать расписание с неким Роландом, учителем
математики, я пошла разыскивать мистического Роланда. Ведь надо
было узнать у него те простые истины, которые намеренно скрыла от
меня мизантропка. Бедная, как же ей было тяжело снизойти до
разговора со мной! Я заскочила в кабинет социальных работников – их
было четверо – мило похлопала глазами на незнакомого,
темноволосого, интересного мужчину.
- Здрасте. Я Ольга. Ищу некоего Роланда.
- Я Роланд, - с акцентом ответил тот.
- Когда ты (в среде соцработников принято камарадское «ты») будешь
заниматься с Марком математикой?
- Ой, это не я, это другой Роланд.
- Ах, вас, таких молодцов, еще и несколько! - пошутила я.
- Ролан в соседнем кабинете.
Я зашла в правильному Роланду на секунду, ведь я уже летела домой,
но пришлось задержаться надолго. Роланд оказался интересным
блондином, сломленным жизнью. По этой простой причине он страдал
непреодолимой потребностью рассказывать первому встречному историю
своего сломления жизнью. Вот, оказывается, что надо сделать, чтобы
разговорить мужчин. Их надо сломить. Обычно из них не вытянешь
лишнего слова, а доброго и подавно. Клешами тянешь, изловчаешься,
проявляешь чудеса убедительности и соблазна. Молчат. Боже упаси
прямо ответить на вопрос. Ведь слово, по их понятиям, тот самый
воробей, которого кошка-женщина моментально поймает
коготками, плотоядно улыбнется и прошипит:"Ты у меня в когтях,
голубчик. Вот ты и проболтался, и я этого никогда не забуду и
всегда припомню." Их нежелание говорить что-то определенное и
конкретное сравнимо разве что с фанатичным нежеланием жениться на
матери своих 4 детей. Страх, дорогие мужчины, это не то, что
продвинет вас в жизни и сделает счастливыми. Вспомните-ка Джона и
Пола и Джорджа и Ригно. Их песенку, а не жизнь. В жизни и они, как
все мужчины, не раз пролетали над целью и расплачивались за свой
идеализм и наивность. Но зато какая это чудная вещь - мужская
наивность. Просто слезы умиления вызывает. За нее мы вас и
любим.
Итак, чем жизнь сломила Роланда-блондина? Своим репрессивным
госаппаратом. Человек имел фирму, процветал, а чтобы
процветать еще пышней, решил утаить доходы, наловчить с налогами.
Да не вышло. Результат: семь миллионом долга, условная судимость,
жизнь на пособие, насильное забривание на социальные работы,
многолетняя психотерапия и непреодолимая потребность бессовестно
жаловаться на судьбу первым встречным паренькам и женщинам.
Пареньки-то ладно. Не все же про футбол друг с другом гутарить. Ну
а меня – незнакомую женщинцу, можно было и пощадить. Поверьте, это
совсем не то, что хотела бы услышать дама, даже такая
целомудренная, от красавца-блондина Роланда. Жаль, что мы не
встретились в те времена, пока он эти 7 миллионов еще имел. Обоим
бы больше пользы откололось.
Так же незаметно для меня в коллектив пришел еще один новый мужчина
Йенц, сразу скажу – самый нормальный из троих. Вот так и вышло, что
я неожиданно для себя оказалась окружена тремя мужчинами. Голубого
шефа и главного соцработника (по-моему, довольно асексуального в
душе) я в расчет не беру. Стерву-Марину к женщинам не причисляю. Ну
что ж, исходные данные неплохие. Да только ничего мне не выгорело.
Осталось, как вы уже знаете из заголовка, целой и умудренной
невеселыми мыслями о конце своей женской жизни.
Меня перевели в кабинет по соседству с соцработниками.
Волей-неволей, пришлось с ними пересекаться, просто по нескольку
раз на дню. Плачущий о своих миллионах Роланд вскоре слинял в
сторону вожделенной свободы. Между нами, я ему не очень-то и
поверила. Симулировал жучара свои душевные проблемы, хотел свалить
с дебильной работы и добился своего. Что ж, значит, еще не все
забыл со времен своего процветания. Государство поверило в его
психическую неспособность работать, записало в больные и официально
сломленные. Может, он зарыл остатки своих миллионов и теперь
втихаря шикует, посмеиваясь над легковерным государством? Эх,
стратила я. Надо было к нему получше присмотреться, проигнорировать
его театральные сопли. Может, шиковала бы с ним вместе,
нецеломудренно, зато весело.
Остались двое. Йенц вел себя как нормальный мужик с нормальной
эндокринной системой, вырабатывающей нормальный тестостерон в
нормальных количествах. Боже, какое счастье, что такие еще водятся
в неродном фатерланде! Он спокойно интересовался мной,
разговаривал, шутил, рассказывал про поездки в Индию (это издержки
профессии – все социальные работники немножко хиппи или буддисты)
ухаживал, варил мне кофе, покупал булочки, хватал за ручки, гладил
по коленке и заглядывался на мои вторичные половые признаки. Слава
богу! Не дал мне совсем зачахнуть и пропасть в мужском
коллективе.
Герой моего несосоявшегося романа Роланд-брюнет поначалу тоже вел
себя вполне адекватно. Но как же он стал героем моего
несостоявшегося романа? Перечислю на пальцах. Начнем с внешнего,
как с самого простого и доступного для понимания. Он был не просто
красивым мужчиной, а он им был - многие голливудские «бо» (фр.)
позавидовали бы его внешним данным. Но, самое главное - он на 250
процентов отвечал моему представлению о мужской красоте. Оговорюсь,
чтобы вы обо мне не думали так уж плохо. Красота для меня - на 90
процентов понятие эстетическое, и потому затрагивает совсем другой
участок моего, используемого лишь на 3 процента, мозга. Интересно,
это хорошго или плохо?
Итак, он был хорош. Пожалуй, худоват немного – так это и понятно,
мужик живет один, обслужить себя не умеет, питается подножным
кормом. Мой ненавязчивый анамнез подтвердил сей интуитивый
вывод.
- Чем ты занимаешься весь день, когда молодежь расходится?
- Читаю.
- И что?
Он показал, а я засмеялась
- Не может быть! Кроме себя я не встречала в жизни никого, кто бы
читал Эпикура!
Это был очень серьезный знак, очень.
- А еще?
- Пишу статьи.
Бумс, еще один знак. Мужик не только читает!, да еще Эпикура!, он
пишет!. Так-так-так, говорит пулеметчик... Я, раненая навылет в
нескольких местах, едва держалась на ногах.
- А еще?
- Занимаюсь параллельно одним проектом, «Карголифт», фирма
строит...
- Дирижабли – закончила за него я.
Еще бы не знать про этот проект! Мой гражданский муж, на тот момент
- бывший, работал в этой знаменитой фирме.
Какие интересненькие пересечения. Какие чудные открытия. Я-таки
села. Добивать меня уже не имело смысла, я была сбита наповал. Я
ведь быстро соображаю. Сообразила и сейчас: это - мой
человек. Это то, что я хочу, что мне нравится, о чем я и мечтать не
смела! Знание иностранных языков, жизнь во многих европейских
странах, занятие политикой в партии зеленых, успешная карьера на
этом поприще, работа в СМИ, выступления по телевизору, творческая
жилка. Человек был совершенно в моем вкусе, моих убеждения и моих
интересов. А кроме то – горец! Вот они, те 10 процентов, что весили
не меньше оставшихся на эстетический вострог девяноста. Горец, черт
возьми: черный, жилистый, хитрый, выносливый Одиссей в грязном
хитоне, с мекающим барашком на плечах. Прояснилось и происхождение
акцента. Он оказался швейцарцем.
В первый же миг узнав сердцем своего Онегина, я начала любить. Что
поделать, все мы не без урода. Есть и у меня такой недостаточек –
влюбляюсь. Каждые десять лет. Хотя это и смягчаюшее мою глупость
уточнение, но проруха со мной все же случается. Каждые 10 лет.
Первый горец свалился на мою голову в 17 лет и нехорошо так
запрограммировал меня на всю последующую жизнь. Дура. Что поделать
– женщина. Не моя вина. Меня женщиной природа создала. Дурой. Я с
этим недостатком приспособилась жить, но иногда прошибает, и
остаешься стоять растерянной и беспомощной перед могущественной и
жестокой в своем могуществе природой.
...Что ж. Хоть и кончилась эта история крахом, хоть и прибили меня
по голове обломки несостоявшейся любви, поломали руки-ноги,
завалили на время, лищили воздуха и пищи, но я же откопалась,
вылезла, спаслась, очухалась, ожила и, обогащенная чертовый
жизненным опытом, неверной походкой пошла дальше...
Перво-наперво я вспомнила, что я - женщина, а потому, должна и
внешне производить такое впечатление. Я нашла, не сразу, но нашла в
своем доме зеркало. Я в него посмотрела. Отшатнулась, конечно, в
первую минуту, потом преодолела невольное, но такое понятное
отвращение, и присмотрелась к себе. Вторым делом я изучила
содержание шкафа. Я даже извлекла на божий свет юбку – такой
атрибут женской жизни последней трети прошлого века, когда я уже
жила на свете и время от времени носила ее. Выяснилось, что юбочка
20-летней давности не совсем сходится на расползшейся талии.
Похудеть, а так же помолодеть на 20 лет я уже не сумею, но если
перешить пуговицу и посадить на такую длинную петельку, то
застегнуть юбку удастся. К юбке нужны боты или сапоги. Они у меня
тоже нашлись, и, как вы догадываетесь, тоже 20-летней давности.
Лаковые высокие ботинки на шнуровке – ах, как я их любила. Сапоги с
гармошкой тоже живы. Х-м, гармошку, правда, пришлось сделать
длиннее. Неужели поправились и ноги? Ну уж нет. Мой последний
бастион. Нет. Ноги останутся стройными! Баста. Таким же манером
были извлечены кофточки, более или менее прилегающие к телу.
Прилегали они более, чем менее, по той же причине, по какой не
сходилась юбка и увеличилась гармошка на сапогах. Ладно, пусть
прилегают. Надо же помогать мужчинкам правильно ориентрироваться
(глазами) и концентрировать свое внимание на важном. Правда, на
декольте я не решилась. Холодно все же, осень. Мое желание привлечь
внимание с целью расстаться с насточертевшей целомудренностью так
далеко не шло. Здоровье ближе к телу.
Начался недолгий, но мучительный период спанья на бигудях,
вставания на час раньше и приведения себя в божеский вид. На работу
я теперь ходила кудрявая, причесанная, накрашенная, по женски
одетая, ну и веселая – это завсегда, это мое нормальное состояние.
Метаморфоза произвела впечатление на ...Йенца, да, вы угадали, но
никак не на Роланда, объекта моей горячей, но не нужной ему любви.
Более того, он стал заметно раздражаться. Не на меня, но
перепадало-то мне. А злился он на свою жизнь. Еще бы. Ведь от
былого величия у него ничего не осталось, кроме приватизированной
квартиры и возможности читать Эпикура. Его угнетала необходимость
бессмысленно, от звонка до звонка, просиживать в бюро, выполнять
примитивную работу, если до нее вообще доходило. Например, сидеть
на телефоне в предбаннике кабинета шефа, хотя шеф был на месте и
вполне мог снять трубку сам.
Но шеф у нас был хитер, и он все делал правильно. Тоже ведь горец,
правда чилийский, с Анд и Кардильер. Эти горы оказались повыше
Швейцарских Альп. Он правил своим учреждением по классическим
канонам науки властвования, как царь Арурбанипал. Безвылазно, но
очень важно, сидел в своем кабинете, в который можно было попасть
только по предварительной записи через стерву-секретаршу. Она же
выполняла роль верноподданического народа, которого шеф к
мазохистской радости народа терроризировал и унижал, а изредка
по-отечеки баловал. Главный соцработник Михаэль был нашим
Кольбером, князем Потемкиным и кардиналом Ришилье в одном лице. Он
– самоотверженно РАБОТАЛ. На нем - все держалось. Своим озабоченным
и о-за-рабоченным видом он пускал пыль в глаза проверяющим
комиссиям, усталым от тяжких трудов голосов убеждая их в ценности
нашей конторы по заготовке рогов и копыт.
На самом деле работала там одна я. Пусть два часа в день, но это
была конкретная работа с молодежью, нашими клиентами и кормильцами.
Все остальные писали тупые многочисленные бумажки и трепетно
перекладывали их с места на место. А Роланд сидел на телефоне, не
смея отлучиться даже в туалет. Представляете, как была задета его
горская гордость и мужское достоинство? (Не то, на которое вы
подумали, - абстрактное достоинство). Естественно, он зверел,
потому что не боролся, а пытался смириться. Зато как его полюбила
наша стерва. Ну полюбила, может, неправильное слово, но она стала
выделять его из толпы остального быдла - презренных внештатных
работников. Отвечала на его вопросы, выждав, конечно, приличную
паузу, чтоб показать, кто тут – человек, а кто - тварь ползучая. И
даже, о чудо, здоровалась с ним.
Придя как-то раз на работу, я стала по делу разыскивать Йенца,
когда прикованный к телефону Роланд шепотом огорошил меня
известием, что тот уволен.
- Как уволен, я вчера в два часа с ним виделась?
- Я тебе не могу сейчас всего рассказать, - тихо, опасливо
оглядываясь на дверь шефа и злясь на меня, сказал Роланд.
Пришлось ждать до обеда. «Брейв харт» Йенц, этот смелый и
бесстрашный борец за справедливость на земле, и за свободу
угнетенных внештатных работников, решился на открытый бунт. Вот это
да! Слово за слово, он поцапался с нашим мнимым трудоголиком
Кольбером, высказал ему все, что думал о фирме и о нем лично. Ему
было гневно указано на дверь. Вау. Йенц, я зря не присмотрелась к
тебе поближе. Да ты настоящий герой! Страдалец, борец за
сраведливость, это круто. Это мы, дуры, любим.
Придя домой, я позвонила ему и выразила свое восхищение и
сожаление. Но в душе мы все - внештатные - плевались на контору и
мечтали вырваться их нее в настоящую, а не бумажную, показную и
лицемерную жизнь. Роланду-блондину это удалось путем симулирования
душевной болезни, мне – просто повезло, что голубой шеф оказался
благосклонен ко мне, Йенц бросил им в лицо правду-матку. Один горец
Роланд терпел молча, страдая из-за своей неспособности совладать с
ситуацией и раздражаясь на себя, а также на меня – ибо только я там
еще и оставалась.
Наше общение стало совсем урывочным. А если правящий триумвират
куда-то исчезал, и мы могли бы пообщаться, Роланд предпочитал
книжку или одиночество. Я же предпочетала его общество, и мне за
это попадало по носу. Одни раз очень ощутимо и жестоко:
- Если бы мы встретились с тобой в другой обстановке, на парти или
на выставке, я бы с удовольствием развил знакомство. А здесь я все
ненавижу.
- Но я же та, которую б ты встретил на выставке! Та же самая! Что ж
ты так зависишь от обстоятельств и не видишь главного?
Так хотела я спросить его, но не спросила. Он бы меня не понял.
Ведь он так сильно зависел от обстоятельств.
Сейчас я спокойно и даже шутливо говорю об этом, а тогда его
равнодушие мучило меня. Очень. Ведь я в себе искала причины его
обидной незаинтересованности. Что во мне не так? Что я делаю
неправильно? Почему он не замечает, какое сокровище идет ему в
руки? Ну, в руки-то так уж явно и навязчиво я не шла. Но заметить
меня вполне можно было бы. А ведь не замечал. Не опознал, не
оценил. Почему?
Чё те надо? Как поется в песне. Чё те надо? Ты же один, ты же
свободен, ты же мужик в конце-концов. Тебе, что, уже ничего в жизни
не нужно, не интересно? Уже все было и разочаровало, насытило? В
чем твои непонятные проблемы? Ух, как же это подточило меня. Вот те
на. В кои времена угораздило вляпаться в коровью лепешку -
влюбиться, ощутить силу и головокружащую легкость амурьих крыльев
за плечами. И меня не поняли? Отвергли.
Меня отвергли.
Я открыла ему навстречу свою трепетную, чистую душу, я готова была
даже открыть свои заржавелые от застарелого целомудрия объятия. А
мне напевали в душу и отпихнули ногой, как жалкую шелудивую
собаку.
Здорово. Просто здорово.
Все же, у почтенного возраста есть некоторые преимещество. А
именно, опыт в зализывании ран. Да, мне было очень больно и обидно,
да я хотела лучше умереть, чем переживать такой крах, да мне жалко
было хоронить свою несостоявшуюся невостребованную любовь. А это
была именно она. Я знаю, о чем я говорю. Я никогда не вру. Тем
более себе.
Я убила своего ребенка. Положила подушку на его маленькое
прекрасное лицо и держала до тех пор, пока судорога не свела руки.
А потом я честно и горько оплакала его.
Все. Не судьба. Значит, все. Ни о чем не жалеть, не сожалеть, не
вспоминать, забыть. Ничего не было. Жизнь продолжается. Жизнь
прекрасна. Да, повтори эту мантру десять тысяч раз. Прекрасна!!!
Даже если несправедлива, жестока и безжалостна. Все. Утри слезы,
никакой жалости к себе, только к другим. Во всем есть своей смысл,
ты же знаешь, это же твои собственные слова. Смысл есть, даже если
мы никогда не поймем, в чем он...
УСЕ.
Эпилог.
А недолгое время спустя мне позвонил мой гражданский муж,
перешедший на некоторое время в разряд бывших. Тот человек,
которого я полюбила десять лет назад, в свое предпоследнее
вступание в коровью лепешку. На свое счастье, тогда он не испугался
ни меня, ни моей любви. На мое счастье, он преодолел свою тогдашнюю
сломленность (мужчины как-то всегда сломлены, почему это?)
Он не разочаровал меня сразу, и любовь получила шанс и время
пустить корни, прорасти, оплести нас своими лианьими
ветвями-канатами. Они могут тянуться, но не могут разорваться. Мы
привязались друг к другу и стали родными, то есть - с общими
корнями и кроной. Поэтому, когда любовь ушла - а она уходит, тут
ничего не поделаешь, таков закон жизни – осталась эта
привязанность, примотанность друг к другу толстой веревкой,
увенчанная гордиевым узлом совместных лет, дел, общих воспоминаний,
слепого знания друг друга, зрения руками, простейшего проникновения
в любую невысказанную мысль, отгадывания поступков.
Не надо этому сопротивляться. Бесполезно. Лучше смириться и
попытаться увидеть позитивчик.
На свое счастье этот мужчина смог главное - не разочаровать меня
хотя бы в первое время... А потому, будет ему счастье. Не из любви,
она ведь прошла, но из благодарности. В отличае от пугливой
бабочки-любви, она каменным волнорезом крепко стоит на берегу нашей
жизни и выдерживает любую бурю.
| Главная » Статьи » СТАТЬИ |
Целомудренна та, которую никто не пожелал
Целомудренна та, которую никто не пожелал | |
| Просмотров: 1454 | |
| Всего комментариев: 0 | |
Администраторов: 4 
Модераторов: 4
Забаненных: 
Проверенных: 160 
Обычных юзеров: 9293 
Девушек: 4709 